b5ee11d1     

Дашков Андрей - Бледный Всадник, Черный Валет (Фрагмент)



Андрей Дашков
БЛЕДНЫЙ ВСАДНИК, ЧЕРНЫЙ ВАЛЕТ
(роман (cентябрь 1997 -- январь 1999 г.г.), фрагмент)
Малышу, который всего боялся
и которому теперь нечего терять.
А. Д.
Винтовка решает все.
Мао Цзэдун
По-моему, так.
Винни-Пух
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАСТОЙ
1. СВЯЩЕННИК
-- Иди ты к черту, сука! -- пробормотал священник и проснулся.
На этот раз у суккуба были серые глаза, прохладная кожа, и он был
очень-очень нежным. А вместо похоти излучал почти материнское тепло...
Впрочем, в том, что посланцы дьявола изобретательны, священник никогда не
сомневался.
Священник был нищ и потому сравнительно честен. Он не владел никакой
собственностью, кроме тридцатипятилетнего изношенного тела, рваной одежды,
оружия, ржавевшего из года в год, покосившейся хижины, абсолютной веры --
обратной стороны абсолютного безверия -- и пути, конец которого -- где-то
за пределами жизни. Правда, священник только обманывал себя тем, что у него
есть путь. На самом деле он осел в этом проклятом городе прочно и
надолго...
Лучше не думать о таких вещах. Священник считал, что не слишком
разборчивый Бог наградил его неизбывным одиночеством, неопределенной
тоской и смиренным сердцем, неуязвимым для разрушительного горя, а также
жалоб попранного достоинства. В результате получилось ни то ни се -- человек
слабый и крайне пугливый; недоношенный пророк, взращивающий одни только
сорняки на крохотном огородике чувств; бесполезный проводник, затерявшийся
в толпе уродов; чучело на страже пустоты. Местные вороны давно выклевали ему
глаза.
...Несколько минут он сидел, привыкая к тому, что наяву ему вовсе не
так хорошо, как было во сне. Но сон минул, и фальшивая мать (облика
настоящей священник даже не помнил) ускользнула в небытие. Он так и
подумал: "небытие" вместо "Царствия Небесного" или, на худой конец,
"геенны огненной". Вера не являлась для него естественным приютом робкой
и эфемерной душонки, куда та устремлялась бы при каждой маленькой
катастрофе, очередном болезненном ударе, нанесенном действительностью.
Скорее, вера была тем единственным оправданием, которое священник мог
придумать страданию. Собственному страданию и страданиям всех остальных.
Мучительная жажда напоминала о воде; неутолимая боль сердца -- о том, что
должно существовать лекарство от всех болезней...
Священник недолго терзался тем, что спросонья разразился
ругательством. Ему случалось и богохульствовать, когда не оставалось
другого выхода. Он полагал, что Богу, как всякому крутому мужику,
наплевать на то, что о нем говорят и даже думают. Кроме того, совесть у
священника была сговорчивая. Иначе он просто не протянул бы в этом городе
и недели.
Гораздо существеннее тихих укоров совести был утренний холод,
пробиравшийся под рясу, словно вкрадчивые ладони шлюхи. Священник зябко
поежился от сырости и греховных мыслишек. Потом приблизился к окну, чтобы
посмотреть, не появится ли сегодня "близнец".
Без одобрения своего "близнеца" священник давно уже не решался
высовывать нос из хижины. Разве что позовут на крестины или отпевание,
но и в этом случае он старался побыстрее завершить обряд... Увидеть
"близнеца" прямым взглядом невозможно. Священник прекрасно знал это и
потому скрючился под окном, пытаясь поймать периферийным зрением движущееся
пятно... "Близнец" обычно являлся ему в виде фигуры в рясе и странном
головном уборе, похожем на черную шляпу без полей.
Поскольку хижина священника была едва ли не последней обитаемой
конурой на северной окраине, из ее единственного окн



Содержание раздела